— Ну и рисуй. А я зачем тебе сдался? Зайду через день–другой, заберу.
Понимая, что старик беспокоится, как бы Ветер не удрал, едва выйдя за двери, он совершенно серьезно прибавил:
— Можешь не сомневаться. Если уж я сказал, что приду, значит приду обязательно.
— Я верю, верю тебе. Ты не обманешь старика. Но я слаб. Вот видишь?
Он пошевелил пальцами и попытался приподнять одну руку, покоившуюся поверх одеяла. Ему удалось лишь сдвинуть ее с места.
— Пубест, мой лекарь и друг, говорит, что все еще может вернуться, но не сразу, со временем. А ты можешь очень скоро исчезнуть из Ласпада. Я это сердцем чувствую. Времени осталось немного. К тому же, я вижу, ты грамоту знаешь. И сдается мне, — он пристально посмотрел прямо в глаза своему гостю, — не просто знаешь, а куда лучше меня. Тебе за мной и записывать. Никому, кроме нас двоих, не доверю бесценное знание. Соглашайся! Тебе у меня хорошо будет. Лучше, чем на улице. Или где–нибудь в Темных Кварталах.
Ветер помалкивал. Доводы старика были резонны. Да и обратно, домой, если можно так назвать свое укрытие, ему не хотелось. Тут можно на время спрятаться от Косого и вездесущих глаз его шайки. У Силивеста Брана его никто искать не станет. А хозяин дома будет беречь его, обхаживать. Последнее соображение оказалось решающим, и старик, сразу догадавшись, что Ветер сдался, пустился в рассуждения, как все устроить наилучшим образом.
У него нет помощника, дела свои он вел всегда самолично, никому не доверял. Однако в последнее время он часто подвержен хворям, и когда случается вновь занедужить, Симлид, старший управитель здесь, в Ласпаде, присылает своего человека в помощь. Но теперь Бран намерен взять помощником Ветра, раз уж его сама судьба подбросила. Временно, конечно, пока не подыщет более достойного места в своем торговом царстве. Ведь должен же он вознаградить спасителя. А пока что Ветер ему тут послужит, поживет в его доме. Никто не осмелится перечить Силивесту Брану. И главное, никто ничего не заподозрит.
Пишет ли Ветер на каких–нибудь еще языках, кроме тармасского? У Брана много торговых дел с хадаиссами, витамами, либийцами, а также в обширной Империи Индурги. У них там местных наречий не счесть, но может, хотя бы дурги? Или ингорги? Ветер кивнул. Так какие же?
— Тагорги так себе. Ингорги совсем плохо, — пожал он плечами. — Написанное разобрать могу, на слух же плохо понимаю: сплошные вопли гортанные. Для этого ухо должно быть привычное. — Ветер сосредоточенно покопался в памяти, не замечая удивленного взгляда Брана. — Да и давненько доводилось с ним дело иметь. Лучше уж дурги.
— А хадасса, витама?
— Это пожалуйста.
— Вижу, поносило тебя по земле, — вкрадчиво пропел старик.
— Поносило.
Ветер не имел намерения откровенничать. Они обо всем договорились, и новоиспеченный помощник Силивеста Брана отправился за хозяйкой и Тэсилом. Они выслушали распоряжения молча: хозяйка — с нескрываемой радостью, ей понравился «мальчик», как она упорно называла Ветра, несмотря на его отнюдь не детские годы, Тэсил — с нескрываемой подозрительностью. Не приглянулся ему незнакомец, втершийся в дом его господина. Но хозяином здесь был Силивест Бран, и никто не осмеливался ему перечить, это Ветер понял сразу.
Вышло так, что пробыл он в доме Бранов значительно дольше, чем намеревался. Старик поправлялся медленно. Ветер целые дни проводил у его постели. Карта подвигалась быстро: старик обнаружил завидную точность в своих указаниях, оставалось лишь исправно за ним записывать. Кроме того, было множество дел повседневных и скучных.
Каждый день являлся Симлид, старший управитель, со своими отчетами, жалобами, счетными табличками и пергаментными свитками. Прибывали конные нарочные из других мест. Иногда приходили младшие управители, но их отправляли обратно к Симлиду. Захаживали важные люди, некоторых Ветер знал в лицо, одного из них даже как–то ограбил. Хорошо, что ремесло его — темное во всех отношениях, и тот грузный увалень так и не узнал, даже не заподозрил обидчика в скромном, неизменно вежливом, одетом сообразно новому званию помощнике господина Брана. Многие приходили лишь затем, чтобы выразить сочувствие по поводу недуга, постигшего торговца, и пожелать скорейшего выздоровления.
Впервые Ветер вертелся среди таких важных особ, все–таки в прежние времена мир его был поскромнее. И вертелся без особого восторга, надо сказать. С виду красиво, благородно, а за сытыми вывесками — глухая черная зависть, а то и ненависть. Да, старик был потрясающе везуч, неправдоподобно удачлив, это Ветер уже понял. Деньги любили его, просто обожали настолько, насколько его ненавидели за это торговцы–сотоварищи. Ветер, в конце концов, даже проникся к нему сочувствием.
А вот жить у Силивеста Брана было хорошо, удобно. Сладкое, сытное, почти беззаботное время. Единственная опасность — что кто–то его узнает, весьма призрачная в стенах этого дома. Госпожа Бран, сама из богатой семьи, получившая редкое по тем временам «благородное воспитание», была просто очарована гостем. С ней и лекарем Пубестом Ветру приходилось регулярно сталкиваться там и тут, трапезничать. Это был другой, неуличный мир, и чтобы соответствовать, он позволил себе стать прежним Ветром дваждыпятилетней давности. Шутил, подолгу обсуждал с хозяйкой ее любимых сказителей, мудрецов, стихотворцев, даже трактаты Идвидаса Тэка, нимало, правда, удивившись, ее интересу к столь тонким материям.
Как–то, увлекшись и желая блеснуть, он прочел ей свои собственные творения, давние, из тех, что когда–то удались ему по чистой случайности. Ради справедливости нужно сказать, что было их всего–то два. Он ведь сам не стихотворец, нет у Ветра такого дара. Но стихи он любил… питал такую слабость когда–то. Госпоже Бран первой довелось услышать историю, написанную по смерти Олтрома, — арбалетной стрелы, которая яростно и нетерпеливо мечтала вонзиться в горло врага, но по преступной ошибке попала в горло друга, и металл ее навечно почернел от неизбывного горя. Старушка плакала, и это стало Ветру лучшей похвалой, единственной за столько лет. Только в горе могли родиться эти строки.
— Бессмертные слова! — воскликнула хозяйка. — Но кто же автор, он известен?
— Мне он неизвестен, — Ветер с усилием отмел соблазн признаться. — Как–то раз мне довелось переводить это с витамского. Очень давно.
Прошло еще пять дней, пошел следующий срок. Все тайные указания Силивеста Брана были доверены пергаменту, карта — составлена. Однако старик недостаточно окреп, чтобы снабдить ее собственноручными пометками и рисунками. Да и Ветер не торопился. Он и сам начинал во все это верить. Целыми днями он пребывал в обществе нового знакомца, обретенного столь странным способом, и тот ничем не напоминал сумасшедшего. Напротив, Бран показался ему человеком весьма разумным. Челядь относилась к хозяину с большим уважением, и не зря. Привык к нему и Ветер, проникся доверием, как всегда с ним случалось, стоило лишь узнать человека поближе. И вот, болтая вечером со стариком и коротая таким образом время, слово за слово, Ветер рассказал ему свою историю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
